– Да и чёрт с ними, – махнул я рукой, – сбил и сбил. Скажите лучше, что с плёнками? Уцелели?

– Камеру сразу сняли, и её увёз Данилин. Вернулся довольный, как кот из сметанной кладовой, – улыбнулся Шилов. – Значит, всё в норме, иначе он бы так не лыбился.

В этот самый момент у меня предательски забурчал желудок, настойчиво требуя от своего хозяина пищи. Я уже порывался встать, но не тут-то было. Доктор едва не силком уложила меня на кровать и выпроводила посетителей. А минут через пятнадцать, показавшихся мне вечностью, мне принесли тарелку жиденькой каши с маслом. Какой? Да кто же знает. Содержимое тарелки как-то сразу исчезло, а в животе перестали бить барабаны, хотя голод никуда не ушёл. Через полчаса меня опять накормили, на этот раз наваристым борщом. Жить сразу стало лучше, жить стало веселее, товарищи.

Выпустили меня из медицинского узилища на следующий день, убедившись, что все рефлексы у меня соответствуют норме. Печальнее всего было то, что я стал безлошадным. Мой «як» ремонту не подлежал, о чём меня с печалью в голосе известил Кузьмич. Жаль. Я хотел полетать. Рана на руке оказалась пустяковой, хоть и болезненной царапиной. Эх, придётся у Санчеса клянчить машину. Уж, наверное, не откажет своему командиру и ведущему.

На основании доставленных мной данных был нанесён мощный авиационный бомбоштурмовой удар. Говорят, немецких танков из разряда боевых машин в разряд банального металлолома перевели больше сотни, плюс уничтожили большое количество живой силы, орудий и миномётов, автотранспорта. Мне засчитали десять сбитых. За проведённую разведку представили к ордену Красного Знамени, а за десять уничтоженных немецких асов – ко второй Золотой Звезде.

Слетал я пару раз на истребителе Санчеса и даже сбил одного зазевавшегося немца на Ме-110, проводящего, по всей видимости, разведку.

Выяснилось и то, почему меня не встретили над линией фронта. Немцы грамотно отвлекли встречающих, навязав им неравный бой. Против наших четырёх фрицы выставили дюжину истребителей. В общем, зажали третье звено крепко. Юсупова подбили почти сразу, он вышел из боя и чудом сел на относительно ровное поле. Потом сутки добирался до расположения. Немцы в том бою потеряли пятерых, но свою задачу по отвлечению подмоги выполнили. Досталось мне по полной.

Через неделю нам перегнали новые самолёты в количестве пяти штук. Славно всё-таки быть на хорошем счету у начальства. Хватило одного звонка Жигареву, чтобы решить вопрос с техникой. А уж от перегонщиков мои орлы были в полном восторге. Молоденькие девчонки, стоило им лишь покинуть кабины истребителей, вызвали бурю эмоций. Народ резко бросился бриться, приводить себя в порядок и наводить лоск. В общем, общение с очень даже симпатичными перегонщицами подняло всем настроение.

Седьмого ноября вся авиация была приведена в боевую готовность номер один. Хотя я точно помнил, что в день проведения легендарного парада на Красной площади погода была нелётной и немецкая авиация Москву не бомбила. Тем не менее сидели и ждали команды на взлёт.

Вечером в столовой с удовольствием подняли тост за годовщину Октябрьской революции, за Сталина и за Победу. Гайдар принёс свежие газеты, в которых был его новый очерк о моём бое «Неравный поединок. И один в поле воин, если он по-русски скроен». Опять пришлось пережить минуту страха, когда потолок раз за разом вплотную приближался к моему лицу. Вот что за любовь в этом времени подбрасывать людей вверх?

Через неделю после праздника от сбитого немецкого лётчика узнали, что так полюбившийся нам 2-й воздушный флот люфтваффе перебрасывается в Италию. Теперь придётся воспитывать и приучать к относительно приличному поведению их сменщиков. Зато они пока у нас здесь непуганые, и это позволило нам всем увеличить личный счёт. Я свой довёл до шестидесяти шести – уже больше, чем у легендарного Ивана Кожедуба. Во всяком случае, если смотреть на его официальный счёт [42] .

В конце ноября меня вызвали в Москву. Я ехал на присланной за мной Жигаревым «эмке» и думал о странностях, которые заметил в последнее время. Я прекрасно помню по своим визитам в Кубинку в моем времени, где проходила линия обороны в сорок первом году. Даже был там с экскурсией. А теперь линия фронта проходит километров на двадцать западнее этого рубежа и, судя по тому, что со дня на день должно начаться контрнаступление, сдвигаться на восток не собирается.

Это что, я своим вмешательством хоть ненамного изменил ход истории?

Глава 7

Британский вояж

Моё награждение второй Золотой Звездой и орденом Красного Знамени прошло без особой помпы. Так сказать, в рабочем порядке, правда, в Кремле. Заодно повысили в звании, и теперь у меня в петлицах две шпалы майора. Привычное, можно сказать, для меня звание. Там, в другом времени, я до последнего дня ходил майором, подполковника мне дали по увольнении.

Лётному составу эскадрильи также всем повысили звания на одну ступень. Мы стали, можно сказать, уникальным подразделением: у нас теперь все без исключения лётчики – Герои Советского Союза. Как сказал Жигарев, даже встал вопрос об увеличении нормы сбитых для представления к этому высокому званию. Я частично согласился с этим мнением, но предложил увеличить норму не всем, а лишь для гвардейских авиачастей.

Награждать парней будут немного позднее, уже торжественно, а меня срочно выдернули с фронта для выполнения особого задания. Предстоит мне дорога дальняя, аж на Туманный Альбион – в составе делегации. Буду, так сказать, работать в Англии лицом Советских ВВС. Заодно и к технике присмотрюсь.

После были инструктажи и беседы с контрразведчиками, у которых возникли вопросы по поводу моего знания английского языка. Пришлось сказать, что у меня есть способности к языкам, немецкий я знаю с детдомовского детства в Саратове, английский учил в школе и самостоятельно, а сейчас занимаюсь самостоятельным изучением французского языка. Продемонстрировал русско-французский разговорник, который раздобыл через Гайдара, чтобы залегендировать на всякий случай моё знание языка Вольтера.

Контрразведчики даже переводчика пригласили, чтобы он оценил мои познания в английском. Пришлось следить за речью и допустить несколько ошибок в словах и произношении. В общем, отбился от бдительной спецслужбы.

Самолётом вылетели в Архангельск, где предстояло пересесть на корабль. В салоне заметил несколько пачек советских газет, и в каждой на первой полосе – моё фото. Самый результативный ас антигитлеровской коалиции – это меня газетчики так прозвали. М-да, никогда не хотел быть публичным человеком, а вот пришлось.

Переход морем из Архангельска в Эдинбург лишний раз убедил меня в том, что быть моряком я категорически не хочу. Нет, морская болезнь меня, в отличие от почти всей остальной делегации, не мучила, но один лишь взгляд на серые, ледяные даже на вид волны напрочь отбивал романтику морских странствий. Я уж лучше по небушку, там мне комфортнее и уютнее.

Англия встретила нас, вопреки бытующему мнению, ясной погодой. В отличие от того же Архангельска, где вовсю хозяйничала зима с морозами и метелями, здесь было хоть и сыро, но всё же потеплее. Во всяком случае, для нас.

В Эдинбурге нас встретил представитель посольства и сразу повёз на железнодорожный вокзал. До Лондона почти сутки предстояло трястись в поезде. Зато с пользой провёл время, беседуя с Павлом Савельевым, молодым дипломатом, с начала войны работавшим в нашем посольстве в Лондоне. Вся остальная делегация отсыпалась после морской болезни. Павел и поведал мне о планах на ближайшие дни. Вот уж удивил так удивил. Был запланирован торжественный приём в посольстве в мою честь, встреча с английскими и американскими журналистами.

Начало приёма мне, если честно, не понравилось. Пришлось при полном параде долго стоять на входе вместе с Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР в Великобритании Майским [43] и встречать приглашённых гостей. И при этом со всеми раскланиваться, подражая ему. В той своей жизни не сподобился на такое и уж точно не ожидал ничего подобного в этой.