– Князь! В бой не вступать! Прикрывать Каймана! Уходите, я их задержу! Это приказ! Дед, в пару к Пихте! Я вернусь, парни! Ребята, будем жить!!!

Последнюю фразу я прокричал, бросая свой повреждённый истребитель навстречу немцам, благо последним своим манёвром я почти довернул на них. Беру в прицел один из «мессеров» и бью короткой, трёхснарядной очередью из пушки, и тут же, почти наугад, так как от отдачи прицел сбивается, даю короткую очередь в идущий рядом. Повезло. Первый фриц взорвался в воздухе, а второй закружил кленовым семечком с отбитым крылом. Минус два.

Немцы, ошеломлённые мгновенной потерей сразу двух своих камрадов, порскнули в разные стороны. Так! Самолёт пока вполне слушается управления, но назад лучше не оборачиваться. Дым из тёмно-серого стал чёрным. Значит, с минуты на минуту двигатель встанет, и тогда мне крышка. Но, пока есть возможность, буду драться.

Доворачиваю вслед за четвёркой «мессеров» и успеваю всадить очередь из всех стволов в один из них, когда по бронеспинке словно кувалдой ударили. На миг перехватило дыхание. Двигатель окончательно встал, и истребитель начало заваливать на левое крыло. Прыгать? Оборачиваюсь назад и сквозь клубы чёрного дыма вижу, как пара «мессеров» заходят мне в хвост. Нет, тут без шансов. Расстреляют в воздухе, как куропатку. Сосредотачиваюсь на управлении, и мне с большим трудом удаётся выровнять машину. Под крыльями – широкая река. Днепр. И впереди его правый, западный берег.

В этот момент «кобра» затряслась от попаданий. Пригибаюсь за бронеспинкой и притираю истребитель к воде. Подняв огромный фонтан брызг, самолёт зарылся носом в днепровскую воду и начал быстро погружаться. По поверхности побежали две строчки фонтанчиков от пуль, а над головой с рёвом пронеслась пара «мессеров». Я едва успел отстегнуть парашют и выбраться из кабины, когда «кобра» хвостом вперёд ушла под воду.

До берега осталось метров тридцать. Хорошо, что сейчас лето и я неплохо плаваю, так что доберусь. Плохо то, что это западный берег.

Интерлюдия

Город Белорецк. Светлана

С самого утра какое-то непонятное, тягуче-тоскливое чувство поселилось в душе Светланы. На работе всё валилось из рук, и она едва дождалась окончания рабочего дня. Забрала Катю из детсада, дома пожарила яичницу-глазунью из купленных у соседки яиц. Яичницу Катя любила и могла есть её сколько угодно. Нет, в детсаду детей кормили хорошо, да ещё и повариха старалась положить для девочки-блокадницы побольше, но кто же откажется от такого лакомства. Сама Света без аппетита поковырялась вилкой в тарелке и отодвинула её от себя. Муторно что-то было на сердце.

Катюшка наелась и убежала во двор играть с соседскими ребятишками, а она сняла со стены большую рамку с фотографиями, присланными мужем, и, разложив их перед собой, невольно улыбнулась и смахнула непрошеную слезу. Она очень соскучилась, а что уж говорить о Катюшке. Эта маленькая непоседа каждый вечер перед сном рассказывала фотографиям Ильи о том, как прошёл её день, жаловалась на мальчишек в детском саду и всегда заканчивала одной и той же фразой: «Папочка, миленький, плиезжай сколее. Я тебя очень-плиочень сильно люблю и скучаю».

Когда ещё там, в Ленинграде, к ней домой приехал Гайдар и сказал, что Илью арестовали за убийство какой-то женщины, она не поверила. Он не мог такого сделать. Потом её вызвали в НКВД и долго расспрашивали о том, приносил ли Илья ей продукты и не знает ли она: продавал ли он их? Она честно рассказала, что да, приносил и не только ей, но и отправил много продуктов в Институт растениеводства. Нет, не продавал.

Тётя Дуся тоже подтвердила, что все продукты, которые приносил Илья, они привезли с собой с Большой земли. Также она рассказала о той самой торговке, которая за золотые серьги продала ей банку кофе, и о том, как на это отреагировали Илья и его механик Анатолий Кузьмич. Описала она и внешность спекулянтши.

Гайдар и начальник особого отдела эскадрильи, которой командовал Илья, Данилин, помогли с документами, и её с дочкой отправили в эвакуацию на Большую землю. Так они попали в этот маленький уральский городок, уютно расположившийся среди гор, покрытых густым лесом.

Белорецк ей понравился, хотя, пока они ехали в маленьком, почти игрушечном узкоколейном вагончике с насквозь промёрзшими стёклами, который долго петлял среди гор, было немного тревожно. Как оно всё будет на новом месте?

Встретили их очень хорошо. Сразу выделили комнату в доме, расположенном прямо в городском парке, и это привело Катюшку в неимоверный восторг. Она никогда не видела так близко такие огромные сосны. Соседи, узнав, что к ним подселили блокадников, в тот же вечер натащили к ним в комнату буквально всего, включая тёплые зимние вещи, постельное бельё, посуду. Соседка, тётя Насима, даже зарубила курицу и приготовила вкусную наваристую лапшу, которой угостила их. Все старались что-то сделать для них.

На следующий день Светлана пошла на металлургический завод, куда её распределили работать, благо было близко – лишь спуститься по деревянным ступенькам вниз и перейти по мосту через реку Белую. Так она начала работать в машинописном бюро. Катюшку устроили в детский сад.

Светлана сразу написала для Ильи письмо и отправила его на московский адрес Гайдара. От Ильи писем долго не было, но она понимала, что у него просто нет возможности писать. А вскоре почтальонша с улыбкой на лице вручила ей заветный конверт со штампом на лицевой стороне «Воинское» и на обратной – «Просмотрено военной цензурой». Счастью Светланы не было предела. Да и соседи, узнав о пришедшем письме, радовались не меньше, словно это им пришла весточка от родного человека.

Светлана бессчётное число раз перечитала письмо сама, закапав слезами, потом несколько раз вслух читала для Катюшки, которая от радости прыгала, хлопая в ладоши. Потом были ещё письма, наполненные любовью и нежностью. Она тоже писала в ответ, что любит и ждёт. Сходила и сделала фото с Катюшкой и отправила Илье.

Перед самым Первомаем она увидела в газете фото Ильи на первой странице. Он улыбался со снимка, а на его груди над многочисленными наградами были три Золотые Звезды Героя. Продавщица в киоске с удивлением смотрела на странную покупательницу, которая со слезами на глазах рассматривает фото. Светлана до сих пор так никому и не сказала, кем является её муж: стеснялась она его известности. А Катя вырезала фото из газеты и прикрепила на стену над своей кроваткой. В детсаду она всем хвалилась, что её папа «лыцаль и гелой», но на это мало кто обращал внимание.

Однако рано или поздно всё тайное становится явным. Через несколько дней после праздника к ней домой пришёл военный в форме НКВД и, проверив предварительно документы, вручил объёмный конверт, на обратном адресе которого значилось «Москва, Кремль».

В конверте были фотографии. Красивые, цветные. На одной из них, самой большой, на фоне Кремля была запечатлена вся героическая эскадрилья, а в первом ряду, рядом с Ильёй, стояли сам Сталин и легендарный маршал Будённый. На следующем фото Сталин пожимал руку Илье. Были и другие фото, на которых улыбающийся Илья стоял рядом с Гайдаром, с дядей Толей Федяниным, своим механиком, со своим ведомым, которого он называл Дедом.

Светлана рассматривала фото, вглядываясь в лицо того, кто стал её самым близким (после Катюшки, конечно) человеком, и едва сдерживала слёзы. Слёзы радости и гордости за любимого.

Соседка, баба Шура, не выдержала первой. Естественно, визит к новой соседке военного с пакетом не остался незамеченным, и все искали повод зайти и разузнать подробности. Вот и баба Шура, зайдя в дверь и уже открыв рот, чтобы что-то спросить, вдруг замерла, устремив взор на лежащие на столе фотографии.

– Ох ты ж божечки! Сам Сталин! А енто хто ж рядом с ним-то?

– Это мой папа! – радостно завопила Катюшка, кружась в каком-то только ей ведомом танце.

Баба Шура перевела совершенно обалдевший взгляд, в котором без всяких слов отчётливо читался очередной вопрос, на Светлану.